Сотников. Быков В. В.

  Зимней ночью, хоро­нясь от немцев, кружили по полям и пере­лескам Рыбак и Сотников, полу­чившие задание добыть продо­воль­ствие для партизан. Рыбак шел легко и быстро, Сотников отставал, ему вообще не следо­вало отправ­ляться на задание — он заболевал: бил кашель, кружи­лась голова, мучила слабость. Он с трудом поспевал за Рыбаком. Хутор, к кото­рому они направ­ля­лись, оказался сожженным. Дошли до деревни, выбрали избу старосты. «Здрав­ствуйте, — стараясь быть вежливым, поздо­ро­вался Рыбак. — Дога­ды­ва­е­тесь, кто мы?» — «Здрав­ствуйте», — без тени подо­бо­страст­ности или страха отозвался пожилой человек, сидевший за столом над Библией. «Немцам прислу­жи­ваешь? — продолжал Рыбак. — Не стыдно быть врагом?» — «Своим людям я не враг», — так же спокойно отозвался старик. «Скотина есть? Пошли в хлев». У старосты взяли овцу и не задер­жи­ваясь двину­лись дальше.
  Они шли через поле к дороге и внезапно уловили впереди шум. Кто-то ехал по дороге. «Давай бегом», — скоман­довал Рыбак. Уже видны были две подводы с людьми. Оста­ва­лась ещё надежда, что это крестьяне, тогда все обошлось бы. «А ну, стой! — донёсся злой окрик. — Стой, стре­лять будем!» И Рыбак прибавил в беге. Сотников отстал. Он упал на склоне — закру­жи­лась голова. Сотников испу­гался, что не сможет подняться. Нашарил в снегу винтовку и выстрелил наугад. Побывав в добром десятке безна­дежных ситу­аций, Сотников не боялся смерти в бою. Боялся только стать обузой. Он смог сделать ещё несколько шагов и почув­ствовал, как ожгло бедро и по ноге потекла кровь. Подстре­лили. Сотников снова залег и начал отстре­ли­ваться по уже разли­чимым в темноте пресле­до­ва­телям. После нескольких его выстрелов все стихло. Сотников смог разгля­деть фигуры, возвра­щав­шиеся к дороге. «Сотников! — услышал он вдруг шепот. — Сотников!» Это Рыбак, ушедший уже далеко, все-таки вернулся за ним. Вдвоем под утро они добра­лись до следу­ющей деревни. В доме, куда они вошли, партизан встре­тила девя­ти­летняя девочка. «Как мамку зовут?» — спросил Рыбак. «Деми­чиха, — отве­тила девочка. — Она на работе. А мы вчет­вером тут сидим. Я самая старшая». И девочка госте­при­имно выста­вила на стол миску с вареной картошкой. «Я тебя здесь хочу оста­вить, — сказал Рыбак Сотни­кову. — Отле­жись». «Мамка идет!» — закри­чали дети. Вошедшая женщина не удиви­лась и не испу­га­лась, только в лице её что-то дрог­нуло, когда она увидела пустую миску на столе. «Что вам ещё надо? — спро­сила она. — Хлеба? Сала? Яиц?» — «Мы не немцы». — «А кто же вы? Красные армейцы? Так те на фронте воюют, а вы по углам шастаете», — зло выго­ва­ри­вала женщина, но тут же заня­лась раной Сотни­кова. Рыбак глянул в окно и отпрянул: «Немцы!» — «Быстро на чердак», — распо­ря­ди­лась Деми­чиха. Полицаи искали водку. «Нет у меня ничего, — зло отру­ги­ва­лась Деми­чиха. — Чтоб вам околеть».
  И тут сверху, с чердака, грохнул кашель. «Кто у тебя там?» Полицаи уже лезли наверх. «Руки вверх! Попа­лись, голуб­чики».
  Связанных Сотни­кова, Рыбака и Деми­чиху повезли в соседнее местечко в полицию. В том, что они пропали, Сотников не сомне­вался. Мучила его мысль о том, что они оказа­лись причиной гибели вот для этой женщины и её детей... Первым на допрос повели Сотни­кова. «Вы думаете, я скажу вам правду?» — спросил Сотников у следо­ва­теля Порт­нова. «Скажешь, — негромко сказал полицай. — Все скажешь. Мы из тебя фарш сделаем. Повы­тянем все жилы, кости пере­ло­маем. А потом объявим, что всех выдал ты... Будилу ко мне!» — приказал следо­ва­тель, и в комнате появился буйво­ло­по­добный детина, огромные его ручищи оторвали Сотни­кова от стуль­чика...
  Рыбак же пока томился в подвале, в котором неожи­данно встретил старосту. «А вас-то за что поса­дили?» — «За то, что не донес на вас. Пощады мне не будет», — как-то очень спокойно ответил старик. «Какая покор­ность! — думал Рыбак. — Нет, я все-таки за свою жизнь ещё повоюю». И когда его привели на допрос, Рыбак старался быть покла­ди­стым, не раздра­жать зря следо­ва­теля — отвечал обсто­я­тельно и, как ему каза­лось, очень хитро. «Ты парень вроде с головой, — одобрил следо­ва­тель. — Мы проверим твои пока­зания. Возможно, сохраним тебе жизнь. Ещё послу­жишь великой Германии в полиции. Подумай». Вернув­шись в подвал и увидев сломанные пальцы Сотни­кова — с вырван­ными ногтями, запек­шиеся в сгустках крови, — Рыбак испытал тайную радость, что избежал такого. Нет, он будет изво­ра­чи­ваться до послед­него. В подвале их было уже пятеро. Привели еврей­скую девочку Басю, от которой требо­вали имена тех, кто её скрывал, и Деми­чиху.
  Насту­пило утро. Снаружи послы­ша­лись голоса. Гово­рили про лопаты. «Какие лопаты? Зачем лопаты?» — тягостно заныло в Рыбаке.
  Дверь подвала отво­ри­лась: «Выходи: ликви­дация!» Во дворе уже стояли полицаи с оружием на изго­товку. На крыльцо вышли немецкие офицеры и поли­цей­ское началь­ство. «Я хочу сделать сооб­щение, — выкрикнул Сотников. — Я партизан. Это я ранил вашего полицая. Тот, — он кивнул на Рыбака, — оказался здесь случайно». Но старший только махнул рукой: «Ведите». «Господин следо­ва­тель, — рванулся Рыбак. — Вы вчера мне пред­ла­гали. Я согласен». — «Подой­дите поближе, — пред­ло­жили с крыльца. — Вы согласны служить в полиции?» — «Согласен», — со всей искрен­но­стью, на которую был способен, ответил Рыбак. «Сволочь», — как удар, стукнул его по затылку окрик Сотни­кова. Сотни­кову сейчас было мучи­тельно стыдно за свои наивные надежды спасти ценой своей жизни попавших в беду людей. Полицаи вели их на место казни, куда уже согнали жителей местечка и где сверху уже свеши­ва­лись пять пень­ковых петель. Приго­во­ренных подвели к скамейке. Рыбаку пришлось помо­гать Сотни­кову подняться на нее. «Сволочь», — снова подумал про него Сотников и тут же укорил себя: откуда у тебя право судить... Опору из-под ног Сотни­кова выбил Рыбак.
  Когда все кончи­лось и народ расхо­дился, а полицаи начали стро­иться, Рыбак стоял в стороне, ожидая, что будет с ним. «А ну! — прикрикнул на него старший. — Стать в строй. Шагом марш!» И это было Рыбаку обык­но­венно и привычно, он бездумно шагнул в такт с другими. А что дальше? Рыбак провел взглядом по улице: надо бежать. Вот сейчас, скажем, бухнуться в проез­жа­ющие мимо сани, врезать по лошади! Но, встре­тив­шись с глазами мужика, сидев­шего в санях, и почув­ствовав, сколько в этих глазах нена­висти, Рыбак понял: с этим не выйдет. Но с кем тогда выйдет? И тут его, словно обухом по голове, оглу­шила мысль: удирать некуда. После ликви­дации — некуда. Из этого строя дороги к побегу не было.